Режиссер спектакля Себастиан Хартман:
— Я ненавижу натуралистический театр. Мне некомфортно, если кто-то на сцене делает вид, что он кто-то другой. Нужно найти свое собственное отношение к Достоевскому. Здесь мы хотели продемонстрировать, как проявляется состояние людей с эпилепсией. Для этого потребовалась, прежде всего, другая скорость существования.
Жанна Зарецкая, театральный критик:
— Такой тип театра мне гораздо интереснее, чем условный русский реалистический театр. Мы в России часто создаем из наших писателей и драматургов идолов и очень боимся оскорбить их память. Мне кажется, сейчас это стало серьезной проблемой. Мне особенно интересно, как европейцы интерпретируют нашу классику. Обычно это помогает открыть произведение с неожиданной стороны. Но в этом случае спектакль для меня не про униженных и оскорбленных, у него другой сюжет. Это спектакль о театральном языке, о том, как современный театр ищет формы, чтобы быть живым. Мне кажется, в спектакле чрезвычайно важен текст, где говорится о том, что все мы хотим видеть предсказуемый, комфортный театр. Но такой театр не имеет никакого отношения к жизни, потому что она непредсказуема. Обычно мы говорим, что для каждого зрителя спектакль складывается по-разному, а тут так происходит и с каждым актером, поскольку режиссер оставил им огромные возможности для импровизации.
Мария Куриленко, ассистент главного режиссера театра «Старый дом»:
— А мне показалось, что этот спектакль на 115 % имеет отношение к Достоевскому. Достоевского было очень много и очень по-честному. Даже если мне не понятно какое слово говорят артисты, я считываю эмоцию. В какой-то момент я сняла наушники с переводом, потому что визуальная составляющая и игра актеров складывались для меня в свой сюжет, о тех страстях, которые переживают герои романа.
Оксана Кушляева, театральный критик:
— В России очень много ставят Достоевского, и в какой-то момент даже у меня возникла крамольная мысль: когда уже кто-то поставит так, как написано. Как написано в моей голове, конечно. Для меня этот спектакль соответствует моему ощущению Достоевского: как он меня мучит, как смысл транслируется через неживых людей с невозможными характерами в невозможных ситуациях. Мое ощущение от прочтения его романов совпадает с той экспрессией, с которой артисты играли в первой части спектакля. Здесь Достоевский мучит, инфицирует какой-то хтонью, ужасом невыносимого интеллекта и жалостью к людям, которых не за что жалеть. И вдруг через 40 минут артисты начинают работать по-другому, живые мысли появляются, и вы выводите меня из того ужаса, который я сама преодолеть не могла.
ДИСКУССИЯ об актуальном театре, которая прошла в коворкинге «Простор», подвела черту под теоретической программой ХАОСа. Театральные критики и практики из разных городов и стран рассуждали о границах современности, добавив к тезисам, которые мы собирали в течение 10 дней, еще много интересных мыслей. Мы попробовали уместить их в карточки, чтобы можно было легко выбрать мысль, которая близка именно вам.
Кристина Матвиенко, театральный критик:
— У нас есть простая модель театра: то, от чего мы отталкиваемся как от «классики» — основное тело российского театра в XX веке. Она базируется на разборе драматургического материала и попытке отыскать прагматику в мотивации и психической жизни человека. Некая позитивистская система аргументов и их воплощений.
Оксана Кушляева, театральный критик:
— Сегодня непонятно, что подразумевается под актуальным театром — темы, то, что ставят режиссеры сегодня, или же новые модели, поиск сценического языка.
Йорг Бохов, драматург, Германия:
— В Германии сейчас основной вопрос, которым занимаются режиссеры, — вопрос коммуникации со зрителем. Этим вопросом театр занимается в рамках стандартной модели, когда рассказывается более-менее целостная история. Понятие «сюжет» размывается, но пафос часто остается.
Кирсика Моринг, театральный критик, Финляндия:
— В Финляндии уже завершилась эпоха не только драматического театра, но и постдраматического. У нас актуальное все-таки связано именно с тематической выборкой. Например, сейчас многие художники активно занимаются разработкой экологических тем, изменением климата. Они думают о том, что все, что люди делают, зависит от климата. Молодые режиссеры и драматурги беспокоятся о том, будет будущее или нет, и говорят об этом в театре разными способами. Материалом для такого разговора может быть даже произведение Достоевского.
Оксана Кушляева, театральный критик:
— Сейчас на территорию театра приходят люди, которые не имели отношения к театру раньше. Это люди из активистской среды, у которых есть опыт работы с определенными проблемами: от экологии до правозащиты. Для этих людей театр — форма активизма. Можно выйти с плакатом, но театр действеннее. Они ищут новые формы, которые решают их задачи. Еще один тренд в театре — наука. В век, когда мы можем лечиться уринотерапией и пользоваться компьютером, важно, что наука проникает в нашу жизнь через сцену, рационализирует театр.
Кристина Матвиенко, театральный критик:
— Новые люди, которые приходят в театр, отрицают действующие сейчас модели производства спектакля и образование как основу этой модели. Они отрицают театроведение как важную часть этой системы. В итоге мы сталкиваемся с тем, что отрицается знание об основных театральных элементах. Ты посылаешь всю театральную теорию на три буквы, и мы все оказываемся в состоянии войны. Сейчас многие готовы забить осиновый кол в тело драматического театра, заколотить его в ящик и забыть о нем.
Андрей Короленко, хореограф, режиссер, участник арт-резиденции фестиваля:
— В XXI веке, когда мы воспринимаем огромное количество информации аудиально и визуально, театр, который также воспринимается только глазами и ушами, перестает работать. Я в театре ищу какую-то новую форму коммуникации. Для меня важно выстроить новый канал для получения опыта, в частности тактильный.
Жанна Зарецкая, театральный критик:
— Мне кажется, что для театра более актуально не внедрять свои политические модели, и тем самым становиться частью тоталитарной системы, а формировать свободного современного зрителя. Этот зритель приходит в театр, чтобы получать опыт активного участия. Для него элемент партисипативности обязателен вместе со свободой выбора. Если этого нет, то для зрителя XXI века такой театр не актуален.
Владимир Спешков, театральный критик:
— То, о чем мы говорим сегодня: театр, который был показан здесь на ХАОСе, сейчас существует в пространстве не более 1 %. На самом деле, сейчас театр существует в основном в пространстве между условной «актуальностью» и классикой.
Олег Циплаков, журналист, режиссер, участник арт-резиденции фестиваля:
— Говоря о фестивале и его программе, многие делают акцент на том, что то, чем занимаются участники арт-резиденции, это что-то побочное. Есть реальная режиссура, и есть вот это ваше все. Мне бы хотелось, чтобы тот театр, каким его вижу я — на границе с современным искусством и иными практиками, — существовал как часть процесса.