Gravity дневник / 2 ноября

Третий день «Гравитации» начался с погружения в смыслы и эстетику российского театра фриндж. О «смыслах на обочине», образе и влиянии Юрия Погребничко на режиссеров фестивальной программы рассказала в своей лекции Оксана Ефременко, а Анастасия Паукер разложила по полочкам мультивселеннную Антона Федорова, рассказав про знаковые работы и уникальный режиссёрский почерк.

Спектакль театра «Место» «Это не я» одна из первых работ Федорова, жанр которой он сам обозначает как «экстремальную психологическую клоунаду». Про кого она? – про человека-симулякра, обросшего штампами и стереотипами, чье сознание укоренено в позднесоветском прошлом, в поведении героев-неврастеников с суицидальными наклонностями, в книгах и песнях. Эпигонское существование такого Виталика-Валеры-Вити-Сережи - мотив сегодняшнего дня, поскольку (и Федоров на это настаивает) в каждом из нас живо Прошлое.

Герой никуда не делся, он всегда где-то рядом и около, меняет маски то самовлюблённого барда из 70-х, то сорокалетнего Янковского из «Полетов во сне и наяву», то отказавшегося от нобелевки Пастернака. Он всегда затюкан властной мамой, избит «пацанами» из ближайшей подворотни, очарован какой-нибудь девушкой в красной шапке и мучим чувство вины перед когда-то боготворимой женой. От этого «масочного комбо» избавиться можно, только умерев. При чем неожиданно, наспех, почти обыденно.

Содержанием спектакля, вобравшем в себя инвариантные сюжеты и архетипические персонажи советского театра и кино, становятся отчаянные попытки героя прорваться к себе настоящему, экзистенциальный ступор. Невероятная, обескураживающе-точная игра Сергея Шайдакова – это множащиеся рефрены до боли знакомых интонаций, фраз и жестов, это унылые междометия вместо слов и неловкие долгие паузы вместо поступков. Три женщины возле него нужны ему, чтобы отражаться в них, как в зеркалах – иначе не возникает чувство присутствия. Любит ли он – вопрос, остающийся без ответа.

Существование артистов за пределами нарратива и конкретики, без хоть сколько-нибудь внятной характеристики, с обозначением предметной среды, но вне ее (на сцене – залитый теплым светом пустой холодильник «Зил», радиола «Ригонда» и парочка стульев) поразительно. Непонятно как, но очень точно. Из воздуха, из снега, из музыки вырастают в этом спектакле все культурные и бытовые реалии, отзывающиеся внутри пронзительной болью. Отнюдь не ложная ностальгия накрывает зрительный зал, скорее общая для всех рефлексия: сколько нас таких, героев без имени (и, в общем, без судьбы), ненужных, не прилаженных к сегодня. Ответа на вопрос «кто я», у нас нет, как нет опор и идеалов, которые были бы найдены заново и самостоятельно.