Границы ХАОСа стремительно расширяются внутри Новосибирска. Ради одного из спектаклей зрителям пришлось добраться до Академгородка, а ради другого - вернуться в центр Новосибирска, в Лабораторию современного искусства. Вместе с границами географическими расширялись и границы восприятия: днем случилась первая фидбек-сессия в формате подкаста, где практики и критики обсудили спектакли предыдущих дней, затем начачался спектакль “Рот, полный птиц” театра “Актерский цех 1961”, где после актуальных практик мы неожиданно столкнулись с традиционным типом театрального действия, и, наконец, “Маруська” - моноспектакль о сложных взаимоотношениях с матерью.
“Рот, полный птиц” поставлен по роману Саманты Швеблин “Дистанция спасения”. По сюжету молодая женщина с дочкой приезжают на только что купленную дачу и сталкиваются с жуткой историей соседки и ее сына. Главная героиня не хотела бы этого знать и сильно озадачена тем, насколько быстро соседка пытается ей довериться. Загадочное отравление мальчика привело к тому, что мама обратилась к местной шаманке. Спасти Давида получилось, вот только ценой стала потеря личности. Недавно на нетфликс вышел одноименный фильм, но сравнения здесь вряд ли уместны.
Роман написан как диалог между главной героиней и чем-то/кем-то потусторонним. Сюжет выстраивается из отдельных деталей и воспоминаний так, что только к финалу перед читателем возникает более-менее ясная картина происходящего. Режиссер спектакля Дарья Шелковникова чуть выпрямляет историю хронологически. Ей важно последовательно рассказать,в какой точке времени главная героиня начинает погружение в ад.
Эстетически спектакль разрывается между имитацией быта в духе студенческих этюдов (с ширмами, столом, нелепой скатертью, обычной одеждой) и использованием внятных визуальных метафор. Материнская гиперопека показана красной ниткой, на которой мать постоянно держит ребенка, а внутреннюю черноту, которая засасывает героиню обозначают черной слизью, которая неприятно остается на всем, до чего коснется. Детей здесь играют с помощью кукол, которые крепятся к ногам артистов, - и это хороший ход, чтобы не играть детей впрямую. При этом очень странно смотрится, что куклы эти одеты в рубахи с русским рисунком, хотя, судя по именам героев, происходит все в Южной Америке.
Актеры старательно выстраивают роли по законам психологического театра. Дарья Мартынова и Екатерина Литвиненко - две матери, которые невольно стали заложниками одной ситуации, - с физиологической подробностью играют страх и горе. Юрий Морячков, Михаил Кириллов и Дарья Шелковникова работают в иной системе координат: они скорее обозначают эмоции, чем их проживают.
В спектакле просвечивает множество тем, которые интересны человеку XXI века. Здесь и экология - дети травятся водой из реки, в которую, что-то сливают, здесь и вопросы корректного общения с детьми, и разговор о гендерных стереотипах. При этом самым важным все равно видятся процесс приобретения взаимного доверия между людьми и выстраивание границ внутри этих отношений.
В “Маруське” вопрос личных границ в отношениях дочки и мамы тоже становится смысловым центром. Моноспектакль Анастасии Косенко поставила Варвара Попова. Героиня пьесы “Однажды мы все будем счастливы” Екатерины Васильевой старательно пытается от мамы отсоединиться. Маруська презирает ее за бедность и в то же время проходит внутренний путь принятия того, насколько они похожи.
В монологе Маруська рассказывает, как мать ее била, как ей приходилось скрывать в школе родство с уборщицей, чтобы стать своей в среде “обычных девчонок”. К финалу мы понимаем, что она читает все это на могиле матери, в смерти которой отчасти виновата. Мы встречаемся лицом к лицу с человеком, который пытается найти себе оправдание, и поэтому старается обличить всех остальных. Жуткая, но знакомая почти каждому ситуация.
Актриса действует текстом, двигает историю к финалу, нанизывая все обстоятельства пьесы на нить смерти. Вокруг нее все покрыто несовременным бытом: застрявшими в воспоминаниях героини видеопроигрывателе, детских игрушках и плакате с Брэдом Питтом. Из того, с каким трепетом она относится к этому хламу, мы понимаем, насколько невозможно для нее отказаться от прошлого.
Самые острые моменты спектакля не те, где Анастасия Косенко, вживаясь в роль, играет замученную муками совести дочь. Гораздо интереснее, когда актриса подключает зрителя к ней лично, а не к персонажу. Например, когда она почти на минуту уходит в воду, налитую в таз, или читает в финале очень личное письме не к матери из пьесы, а к собственной.
Хотя эстетику вчерашних спектаклей с трудом выйдет назвать актуальной, они так или иначе касаются изучения потребностей современного человека. Например, потребности в личных границах, нарушение которых может испортить отношения даже с самыми близкими людьми.